Этот стойкий аромат полыни! Можете называть меня сумасшедшей. Но! Этот запах у меня в крови. На него откликается сердце, ойкает где-то внутри и ворохом вносит в голову яркие кусочки воспоминаний. Вот она степь — от края до края
Черт, это прекрасно. Кабыдто про Сюэ Яна нашего красавца писано.
На ладони память — песком сквозь пальцы,
за плечами столетний ад,
Невозможно глупо теперь пытаться
всё, что было, вернуть назад.
Задыхаясь кровью, ты шепчешь имя,
как молитву — безумный жрец.
«Мы когда-то были — давно — живыми».
А сейчас ты почти мертвец.
На дороге к югу туман всё гуще,
ты не знаешь, куда идёшь.
Память снова дразнит, намёком мучит,
по спине пробегает дрожь.
Ты глядишь на пламя и будто слепнешь,
тянешь руку, ища тепло.
Но холодный груз четырёх столетий
с каждым шагом врастает в плоть.
Два клинка в ладонях легки и звонки,
быть убийцей — твоя судьба;
Лёд над бездной памяти слишком тонкий,
бьёт тревожно в висках набат.
Выбирай — и не повтори ошибку,
не подталкивай время вспять.
Огонёк надежды — хмельной и зыбкий,
но не вздумай его терять.
(с) Helga_Mareritt
На ладони память — песком сквозь пальцы,
за плечами столетний ад,
Невозможно глупо теперь пытаться
всё, что было, вернуть назад.
Задыхаясь кровью, ты шепчешь имя,
как молитву — безумный жрец.
«Мы когда-то были — давно — живыми».
А сейчас ты почти мертвец.
На дороге к югу туман всё гуще,
ты не знаешь, куда идёшь.
Память снова дразнит, намёком мучит,
по спине пробегает дрожь.
Ты глядишь на пламя и будто слепнешь,
тянешь руку, ища тепло.
Но холодный груз четырёх столетий
с каждым шагом врастает в плоть.
Два клинка в ладонях легки и звонки,
быть убийцей — твоя судьба;
Лёд над бездной памяти слишком тонкий,
бьёт тревожно в висках набат.
Выбирай — и не повтори ошибку,
не подталкивай время вспять.
Огонёк надежды — хмельной и зыбкий,
но не вздумай его терять.
(с) Helga_Mareritt
